Общая информация

Калужская графика

Нынешнее состояние графического искусства в провинции — кризисное. Ценно теперь лишь то произведение, которое обладает реальной рыночной стоимостью. А графические листы далеко не всегда почитаются ныне арт-дилерами за настоящий товар — явное предпочтение отдается живописным полотнам, притом обязательно добротно оформленным. И потому графики все чаще берутся за кисть или мастихин.

Великолепны перовые рисунки А. В. Кузнецова — эпические пейзажные панорамы с запечатленными на них просторами Севера и срединной России, избами и церквушками… Делаются они более чем добросовестно: любая деталь, любая подробность изображалась, оттачивалась с искреннейшим удовольствием. И тем не менее образы возникают — далевые, глубинные, полные свежего воздуха и духовного света. Однако в последнее время Кузнецов рисует все реже и реже. Теперь он скорее живописец, создатель пейзажных и натюрмортных полотен. Красивых, умело и сложно скомпонованных и, конечно же, добротных — как все, созданное им…

В. М. Денискин долгие годы был «чистым» графиком: работал в труднейшей технике карандашного рисунка. Занимался, впрочем, и гравюрой. Ныне же и он пишет живописные пейзажи. И надо отдать ему должное — со временем они становятся действительно живописными. А все-таки и для художнического круга, и для зрителей Денискин остается графиком. Автором дельных, умных, довольно-таки подробных повествований — о старинных усадьбах и храмах, о российской природе, о русских людях.

В. Н. Алексеев — создатель лаконичных, максимально выверенных графических работ, особого рода изобразительных формул: фирменных знаков. Скупо применяя средства выражения, он нередко добивается истинно-художественной выразительности. Но и в его деятельности тоже все более и более превалирует живописная работа, притом чрезвычайно разнообразная — и тематически, и стилистически: художник создает то реалистичнейшие пейзажи, то контравангардистские композиции.

Не считает себя графиком и Н. А. Собинкова. А ведь в свое время она очень много рисовала, делала иллюстрации к книгам, поработала и в сфере промышленной графики. Созданные ею графические образы обладают несомненным своеобразием: этим камерным, порой почти миниатюрным (спичечные этикетки) созданиям присущи хрупкое изящество и интимность. Конечно же, и теперь не забросила она рисование — но в центре ее интересов и увлечений все же живопись.

Напротив, вся художественная деятельность А. П. Шубина полностью сосредоточена в границах офортного искусства. Правда, создаваемые им графические листы становятся с годами все более живописными: чуть ли не самое главное, самое впечатляющее в них — таинственная магия светотени, нередко насыщенной цветом. Однако это, конечно, не следствие каких-либо внешний причин, а результат полного овладения изобразительными и выразительными возможностями офортных техник.

Весьма живописны и графические листы Д. И. Иванова — но уже совершенно на иной лад. И не только написанные им акварели. Хотя, разумеется, именно в них живописное начало выявляется особенно полно: цветовые пятна «тают» в кажущихся необозримыми пространствах; все — текуче, зыбко и воздушно. Знаменательно другое — живописны и рисунки, особенно — карандашные, в несколько меньшей степени — сделанные фломастером. Штрихи наносятся на лист лепко и скупо, а потому главнейшим «материалом» и выразительным средством образности становится белизна бумаги. Она осмысляется как непрерывная пространственность, которая лишь отчасти определяется и направляется движениями штрихов (реже — контуров). «Белое» как бы само собой преобразуется то в легчайшую предметность, то в воздух, то в рассеянный свет…

И обнинская художница Т. В. Шубина, всегда числившаяся графиком, по самой сути своей, конечно же, живописец. Причем сильный, темпераментный. Ее акварели динамичны и вместе с тем целостны. Они прямо-таки перенасыщены энергией, выплеснувшейся в минуты и часы создания этих образов. Но все же, пожалуй, не этим качеством определяются основные достоинства и самое содержание акварелей Шубиной — наряду с живописным «напором» есть и нечто совершенно иное: спокойная, вдумчивая созерцательность.

Вглядываясь в облики природы, в массивы строений, в лица людей, художница видит и делает видимым для других то самое существенное свойство жизни, которое можно очень примерно обозначить банальнейшим словосочетанием — «духовная красота».

В Обнинске же работает Н. Китаева. Создаваемые ею офорты ничуть не эффектны, но притом чрезвычайно выразительны: в них все весомо и взвешенно. При самом поверхностном взгляде на них ощущается сразу же жесткая художественная логика, в основании которой — сильный интеллект и истинное мастерство. Художница словно бы стремится насытить любой офортный лист — даже и самый малый — максимумом переживаний и размышлений. Энергия, полнящая ее работы, это энергия сосредоточения, энергия интеллектуальной и духовной концентрации.

Повышенно романтический и сугубо лирический строй — у рисунков боровчанки Л. Г. Киселевой. Заведомо поэтичны основные темы ее работ: детство и юность, дружба и любовь… Строя изображения очень изящными — в духе «модерна» — линиями, зрительно облегчая формы, художница воссоздает облики красивых и душевно сильных людей, передает сильные, яркие, чистые переживания: радость, любовное страдание… Конечно же, в чисто художественном отношении образы эти не очень крепко построены, во многом — вторичны. Но им, несомненно, присуща какая-то сила — почти внехудожественная, почти внеобразная. Сила духовного преодоления — той душевной боли, того отчаяния, которые так часто должны одолевать человека, с детских лет и навсегда прикованного к постели…

Видимо, непростая судьба и у художника С. Г. Саркисяна, армянина, ставшего вдруг жителем российской глубинки. И в его работах много сходного с рисунками Киселевой: та же облегченность изобразительных форм, линейная «вязь»…

Драматичнейшие состояния природной жизни изображает чаще всего А. А. Сорокин — порывы ветра, свистопляску волн… И делает он это увлекательно — увлекаясь сам, увлекая зрителя. Однако очевидно, что образы, создаваемый им, не только выразительны, но и символичны: каждая изображаемая художником «драма» имеет смысловой подтекст. Образность полна значениями, символами, тайнами…

Среди персонажей возвышенных графических повествований И. Камышанской — и герои созданий Марины Цветаевой, Гарсия Лорки, и апокалипсическое «третье животное», которое «имело лицо как человек». Образы космичны, грандиозны; даже у экслибрисов Камышанской — монументальный строй. И в то же самое время есть в этих работах что-то уютное — женственное. Они патетичны — и обаятельны.

Непосредственное ощущение полноты быта и бытия — пожалуй, это главнейшее качество акварелей Б. М. Пугачева: велико значение живых натурных наблюдений. Но, изображая людей, строения, леса, он воссоздает не только некие «частности», пусть даже и выразительные, а то и эффектные, а самую среду — городскую, монастырскую, природную.

А самую суть графических произведений А. М. Ляпичева составляет диалог: художник — зритель. Этот калужский график тяготеет к художественной «прямой речи» — без косвенных речений, без иносказаний. Не присуща ей и эмоциональная взвинченность — она трезво-логична, продумана, уважительна в отношении к «собеседнику». При этом склад художественной речи очень разнообразен: то ироничен, усмешлив, то задушевен, лиричен. И создаваемые им графические миниатюры — экслибрисы и фирменные знаки — в этом смысле единородны пейзажным гравюрам: это опять же «повествования» — но, конечно, более лаконичные, более ассоциативные.

Совсем иной склад повествования — у графических работ В. И. Страхова. Они метафоричны, многосмысленны. Внимание зрителя концентрируется не столько на изначально присущих вещам и явлениям свойствах, сколько на вторичных, символических качествах и смыслах. Самое существование изображаемого мира — двойственно: привычные детали мироздания одновременно пребывают и в эмпирии, и в эмпиреях. Но столь отяжеленные многими смыслами образы не статичны. Они обращены в пронзительно-личностные монологи. Повествования о «возвышенном» и об интимно-личном ведутся с равным напряжением: накаленно, увлеченно, искренне…

Несомненно, метафоричен строй и многих графических листов А. Сахарова — он демонстративно акцентирует наиболее значимые детали, сопрягает реальные и абстрактные формы, а порой делит изображения на ряд пространственных зон. Но вряд ли было бы правильно воспринимать пластические «иносказания» как форму «самовыражения» — интимно-личностному началу нет места в этих принципиально-рациональных, сугубо умозрительных образах. Зато лучшим из них присущи не только добротность художественного исполнения, но и пафос художественного умозрения.

Искусство смыкается с метафизикой — и обретает новые смыслы, новые измерения.