Общая информация

Калужские скульпторы

Пластические искусства не слишком любимы даже и художественно-образованной публикой — их художественный язык весьма и весьма непрост. И не удивительно, что в провинции скульпторов совсем немного, а деятельность их совершается в полнейшей тиши.

Сейчас мало что известно, к примеру, о скульпторе Реброве, поставившем вскоре после революции железобетонный памятник Энгельсу — в соседстве с Присутственными местами и Каменным мостом. В более позднюю пору работал скульптор-любитель Н. Г. Прозоровский — до сих пор еще на «никитской стрелке» стоит созданный им гипсовый бюст Карла Маркса.

Несомненно, настоящим мастером портретной скульптуры была Н. А. Татарникова — созданные ею пластические «бюсты» и «головы» обладали не только психологической характерностью, но и пластической выразительностью: динамичной и живописной была фактура работ, мягкая светотень придавала образам женственно-лирический настрой. А вместе с тем лепка пластических объемов отличалась крепкой конструктивностью.

То эпизодически, то регулярно, но произведения пластики появлялись из года в год на местных художественных выставках. И нередко образы эти обладали качествами истинно-профессионального искусства. Тем не менее вряд ли правильно было бы говорить о какой-либо устойчивой линии развития калужской пластики, о сколько-нибудь определившихся тенденциях ее эволюции.

Даже В. М. Белов, ныне ведущий скульптор Калужского края, не только сформировался, но и художнической зрелости достиг вдали от Калуги — в Сибири. Перед отъездом оттуда он был уже руководителем одной из местных организаций Союза художников, автором значительных монументальных работ, среди которых наиболее широко известен памятник великому сказочнику Ершову, поставленный в Тобольске.

У образов, созданных им в Калуге, та же стать, что и у более ранних — «сибирских» — произведений. Самая сильная сторона искусства Белова — психологизм. Доминантой образности почти всегда является лицо персонажа. А если говорить точнее — его взгляд: он оказывается носителем не только неких переживаний «модели», но и авторских размышлений. Движения чувств и мыслей находят отголоски во всех остальных элементах образности, на всем протяжении которой распространяются своего рода пластические «волны». При этом портретные и пластические характеристики изображаемых людей — достаточно подробные и основательные — явно тяготеют к обобщенности и монументализации. Даже и вполне конкретные портретные образы типизируются. А часто и героизируются — если изображаются личности неординарные, социально значимые: Чижевский, Циолковский, Чехов, декабрист И. Д. Якушкин…

В соавторстве с москвичом Шеловым и калужским архитектором Шиминым Белов создал памятник Г. К. Жукову, установленный в Калуге. В отличие от памятников знаменитому маршалу, что стоят ныне в Москве и Стрелковке, образ этот совсем не помпезен — памятник не «господствует» над окружающими просторами, а скорее сосредотачивает их вокруг себя. Он не подавляет никого своими размерами, своей массой. Над улицей Жукова вознесен сравнительно небольшой скульптурный бюст — и к прохожим обращено лицо великого военачальника, суровое, исполненное ума, воли и духовной силы. Психологическое начало монументализируется, монумент же психологизируется.

Та же приверженность психологизму ощущается и в скульптурных работах С. Н. Гоздинского. Правда, психологизм здесь более камерный, более конкретный. К тому же произведения Гоздинского и более повествовательны, более сюжетны. Жестами персонажей (а иногда и атрибутами) обозначаются вполне определенные ситуации — бытовые, природные. Иногда художник акцентирует социальные качества «модели», иногда же, напротив, заостряет характерно-личностные черты, отчего пластическое повествование обретает несколько иронический, а то и юмористический характер.

В какой-то мере присущи психологизм и повествовательность и работам Н. А. Моматюк. Однако и у психологизма этого — особый лад, и у повествования — свой строй. Когда Моматюк изображает человека, она прежде всего строит некое единое пластическое целое, которое выразительно и прекрасно уже само по себе. Конечно, черты и приметы изображаемого не игнорируются, но они дополняют образность, никогда не становясь самоценными. Любая тема — будь то «мужество полярника» или «всего лишь» красота обнаженного женского тела — развивается в извечном противоборстве формы и материала. То есть сугубо пластически. И логика такого развития — жесткая, но естественная: элементы скульптурной формы органично продолжают друг друга, силуэты текучи, а пластические «паузы» выверены, не обращаются в «дыры».

Ориентировано на создание прежде всего пластических ценностей и искусство М. С. Преева. Правда, в произведениях этого художника несколько ощутимее лирическое начало. А потому пластические формы, может быть, не столь уж конструктивны. Зато фактура — очень богата, сложна, а светотень — прихотлива, почти капризна. Пожалуй, особенно выразительно в этом случае не взаимоперетекание объемов, а непрерывное развертывание скульптурной поверхности.

Скульптурные образы, созданные М. В. Камышанским, скорее живописны, нежели пластичны. Вероятно, поэтому так часто и с таким удовольствием создаются им рельефы и художественные медали. Впрочем, и объемы круглой пластики развертываются им чаще всего вдоль некоей невидимой плоскости — такого рода образы ориентированы на основные, главенствующие точки зрения. Да и сами формы, изысканно-дробные, «фактурные», с как бы прорисованными контурами, кажутся довольно-таки живописными.

В свою очередь В. Рудой трактует скульптурные образы как «зрелище». И, не довольствуясь этим, он нередко раскрашивает статуи, тем самым несколько обогащая колористическими качествами пластическую образность.

Пожалуй, особенно разнообразно разрабатывает и развивает пластические поверхности В. И. Чупрун: они могут быть и шероховатыми, изысканно-грубыми, «дышащими» — и, напротив, тщательнейше отполированными, подобными речной глади, покрытой рябью волн. Но, конечно же, в любом случае поверхности интегрально слиты с объемами. А те в свою очередь мыслятся как живые массы — камня, бронзы, дерева. И воспринимаются образы именно как круглая пластика: взгляд зрителя свободно охватывает скульптурные формы с любой точки зрения. Самое же развитие образа есть уверенное и раскрепощенное движение, определяемое и налепляемое широкими и обобщенными контурами; при этом очень значимы позы «персонажей» скульптурных действ — и совершенно незначимы жесты. Незначимы настолько, что художник нередко оставляет прекрасных «обнаженных» без рук или без ног: почти все «непластичное», сугубо «знаковое», могущее исказить или прервать развитие скульптурных форм, отбрасывается — воссоздается же в первую очередь то, что обладает несомненной художественной, пластической ценностью.

В последнее время в местном художническом кругу все чаще упоминается прежде мало кому ведомое имя — С. И. Фарниева. Создаваемые ею скульптурные портреты вполне традиционны: реалистичны, психологичны, повествовательны. Традиционны, но не вторичны, не банальны. Портретным характеристикам свойственны определенность и вполне современная жесткость — внутренняя жизнь человека трактуется как драма. А возможно, и трагедия.